Еда!..
Есть хотелось до невозможности, ведь последний раз я ужинала еще в прошлой жизни — кажется, перехватила что-то в больничной кафешке, когда навещала отца. А в этой… В этой был лишь кусок хлеба с сыром, запитый водой из фляги, от которого остались мимолетные, хоть и приятные, воспоминания. Но прежде, чем мы уселись за стол, Эльсана, несказанно красивая в светлом парчовом платье с накрахмаленным стоячим воротником, представила нас Петре Вестерброк, расположившейся на мягкой софе возле стены с тиснеными кожаными обоями.
— Мадам! — пробормотала я, затем присела в реверансе — по крайней мере, постаралась, подглядев, как это делала Эльсана.
Затем позволила вдоволь на себя насмотреться. Да и сама украдкой посматривала на морщинистое лицо пожилой женщины, одетой в черное бархатное платье. На голове у нее был черный ажурный платок, скрывающий седые волосы. Смуглые старческие пальцы, сжимавшие нефритовые четки, были усыпаны драгоценностями. Впрочем, в руках у Петры Вестерброк были не только четки, а еще и серебряный кубок, в котором плескалась темно-рубиновая жидкость.
Петра Вестерброк не забывала его пригублять. Причем делала это довольно часто.
Может, почтенный возраст и сказался на подвижности ее суставов, но взгляд ее был цепок, а ум… Подозреваю, бабулька была очень даже себе на уме! Осмотрев меня, вперилась взглядом в Робера, не забывшего ей поклониться, а теперь увлеченно говорящего Эльсане комплименты.
Вскоре Эльсана пригласила нас за стол. Только вот, к моему огорчению, до него мы так и не дошли, потому что голос подала старшая вдова Вестерброк.
— Ну что же, Робер Хартен! Ты вернулся и, надо признать, крайне вовремя! — заявила она. Махнула лакею, и тот в очередной раз наполнил ее кубок. — Как раз к самой раздаче!
— Я вернулся потому, что так сложились обстоятельства, — с достоинством отозвался магистр. — Академия Эзенфора расформирована, но мне удалось перевестись в Фрисвильскую…
— Помолчи, юноша! — поморщилась старушка. — И послушай то, что тебе скажут старшие!
Подозреваю, Робера Хартена давно уже не называли «юношей», да и вряд ли он привык к такому обращению, но все же благоразумно сдержался. Зато Эльсана возмутилась.
— Мама, прошу вас! Гости устали с дороги, да и бедная девочка совсем вымоталась…
На это я закивала. Да-да, я очень бедная, и меня можно и очень даже нужно жалеть, а еще лучше покормить поскорее!
— Не стоит утомлять наших гостей вашими домыслами! — добавила Эльсана.
— А кого же мне еще утомлять? — хохотнула Петра Вестерброк. — Уж не тех ли стервятников, что кружат вокруг тебя со дня похорон моего сына? Я прекрасно знаю, чего они добиваются, и я не позволю!.. Да, Эрик был последним идиотом, этого у него не отнять! Но он хотя бы не пустил по ветру наше состояние, как сделает это любой из тех, кто так старательно за тобой ухлестывает.
— Мама!..
— Ты им не нужна, Эльсана, несмотря на твою ангельскую внешность и прелестный характер! Их интересуют только деньги Вестерброков!
— Мадам! — теперь уже возмутился Робер.
— Этот, по крайней мере, тебя любит! — заявила старуха бесцеремонно, уставившись на Робера, сдвинув седые брови. — Всегда любил! — Кажется, магистра это заявление порядком смутило. — И не дурак… Ты ведь не дурак, Робер Хартен? Я помню, каким ты был двадцать лет назад! Подавал большие надежды… Впрочем, иногда и досюда доходили слухи о твоих успехах в Уграре! Но не стоило так глупо ввязываться в тот заговор…
— Мадам! — нахмурился Робер. — Я не ввязывался ни в какие заговоры! Это было неудачное стечение обстоятельств.
— Плевать мне на обстоятельства! — усмехнулась старуха. — Ни одна власть не помеха Вестерброкам! Это мы их, а не они наша проблема! Это они под нас подстраиваются, потому что в моих сейфах хранятся заемные обязательства множества королевских династий…
— Да, мадам! — негромко отозвался магистр Хартен, поймав умоляющий взгляд Эльсаны. Она явно просила его промолчать и перетерпеть.
— При этом, Робер Хартен, — продолжала Петра, — у тебя есть еще одно неоспоримое достоинство перед другими ее ухажерами!
Я раскрыла рот, но тут Петра неожиданно добавила:
— Дочь надлежащего возраста!
Кажется, в этом зале растерялись все, кроме Петры Вестерброк.
— Внуков у меня не было и уже больше никогда не будет! — старуха посмотрела на сникшую Эльсану, и мне неожиданно стало ее жаль. — Так что придется довольствоваться тем, что есть!
— Но, — подала я голос, — быть может, не стоит говорить об этом столь радикально, мадам?! Ваша невестка все еще молода и вполне сможет…
— Нет, она уже никогда не сможет! У нее больше не будет детей, а вот ты уже можешь звать меня бабушкой! — царственно разрешила мне старуха. Затем, оценив мой, подозреваю, крайне изумленный вид, добавила: — Так и быть, не сегодня! Эльсана, детка, завтра не забудь объявить на приеме у Краузов, что Робер Хартен вернулся в город с твоим ребенком. Да-да, у тебя есть дочь! Кстати, как тебя зовут, девица?
— Кимми… Киммилия!
— Имя, конечно, вычурное, но сойдет! Скажешь, что забеременела, — она перевела взгляд на Эльсану, — когда сбежала восемнадцать лет назад с этим типом, — кивнула на порядком растерянного Робера. — Тебя вернули, и ты вышла замуж за моего сына. Ребенка пришлось отдать, потому что Эрик его не принял. Но Эрик умер, а вот я приму! Мне не помешает хорошенькая внучка, — подмигнула мне старуха. — А ты, — повернулась к Эльсане, — выйдешь замуж за своего Робера Хартена, да поскорее! Тебе не навредит немного женского счастья, раз уж мой сын так и не смог! Правда, детей у вас все равно не будет, зато наследница у Вестерброков уже есть. Ты ведь не дура, Киммилия? — спросила он у меня строго.